Впервые опубликовано в газете “24 Саати”
Давид Дарчиашвили, директор фонда “Открытое общество – Грузия”
Осенью 2003 года, находясь в Шлайнингском (Австрия) Центре исследований мира, я и Тинатин Хидашели сформировали тезисы о перспективах строительства мира на Южном Кавказе. В них, на фоне ряда теоретических положений исследований конфликтов и мира, в основном, идет речь о путях урегулирования проблем Абхазии и Южной Осетии. На этот раз, опираясь на положения упомянутого труда, представлю вам более детализированный вариант нескольких принципиальных соображений.
Для того, чтобы конфликт был урегулирован максимально полноценно, размышления о желанной модели грузино-абхазского политического и правового единства должны сопровождаться разработкой и осуществлением стратегии построения доверия. В противном случае, даже самая постмодернистская модель нашего будущего сосуществования, необходимость создания которой и предложения другой стороне никто не отрицает, будет воспринята другой стороной, как тщетное обещание или ловушка. А восприятия другой стороны должны быть объявлены главной мишенью нашей центральной стратегии, так как в конфликтах наряду с меркантильными интересами частных групп, не менее решающими являются общественные восприятия и стереотипы.
Естественно, возникает вопрос, что у нас есть своя правда; Почему никто не думает о том, каковыми являются причины и динамика грузино-абхазского конфликта в глазах рядовых грузин, особенно, насильственно перемещенных лиц? Урегулирование конфликта на самом деле нуждается в том, чтобы были осмыслены беспокойства и желания грузинского общества. Также вполне легитимным являются расчеты международных или геополитических комбинаций, желание проложить путь в лабиринтах позиций и интересов региональных игроков, чем и был занят на протяжении многих лет грузинский политический истеблишмент. Но, проблема в том, что: а) До этого наше внимание было сфокусировано именно на своей собственной правде и б) Выход искали лишь в поисках благорасположения Москвы, и иногда Вашингтона, что указывало на игнорирование абхазов, и приближалась к тактике “таскания каштанов из огня чужими руками.”
В грузино-абхазском уравнении и эти составляющие имеют свое место и оправдание. Но они не будут результативными, если не будет уделяться больше внимания другой, абхазской стороне самого конфликта. К тому же, наслаждение собственной правдой и поиски ключей от решения конфликта в столицах других государств не принесли никаких результатов. А суть универсального подхода к решению конфликта мирным путем состоит в том, что необходимо признать собственные ошибки и попытаться уяснить и принять глубинные, легитимные интересы противника. Только после этого возможно получить от противника то же самое. Все остальное является или маскировкой насильственных намерений, или же пустой тратой времени.
В сложившейся до сегодняшнего дня неопределенности в грузино-абхазской проблематике необходимо отметить еще одно обстоятельство. Распространено мнение, что модель т.н. хорошего и плохого полицейского оправдана, если хотим получить согласие другой стороны на сотрудничество. В другом же случае эта модель выглядит таким образом: часть властей и неправительственный сектор будет говорить о безальтернативности мира, а силовые структуры будут сеять страх – и не только лишь своим существованием, но и заявлениями их представителей.
Но в конфликтах, носящих этнический, существенно националистический характер вторая другой не может рассматриваться, как подозреваемый на допросе. В таких конфликтах страх не создаст любви, как об этом свидетельствуют современные истории Балкан или хотя бы Ближнего Востока. Более того, в таких конфликтах сила слишком условная категория и существует множество методов для мультипликации силы “бессильными”. Грузино-абхазский же конфликт является именно этническим по своей сути. Он является результатом противопоставления двух различающихся друг от друга национальных проектов. Все остальное – “рука Москвы” или меркантильно-криминальные интересы определенных кругов – являются лишь отягчающими обстоятельствами, а не основной причиной “болезни”. И мы, в процессе излечения, т.е. для достижения прогресса в процессе решения конфликта, должны акцентировать внимание на основных её причинах.
Оценка конфликта
Оценка конфликта является необходимым компонентом в урегулировании грузино-абхазского конфликта. Оценки ежедневно делаются общественными деятелями или же политиками. Существуют интервью, заявления, отчеты, просьбы или требования официальных представителей грузинской стороны, которые сообщаются международным организациям и правительствам ведущих стран мира. Существуют резолюции парламента. Но их суть не нацелена на возбуждение здорового интереса у другой стороны. А это является обязательным, если мы хотим мирного урегулирования конфликта.
Оценка, которая должна иметь официальный статус, нуждается в академической основе. С другой стороны – она должна проистекать из политической целесообразности. Возможна гармонизация этих двух компонентов в большей или меньшей степени, так как политическая целесообразность должна опираться на глубинные знания именно социальных и политических процессов. С другой стороны, и академическая сфера социальных наук не является неизменной и открывателем универсальных законов. Она тоже испытывает влияние требований того или иного этапа общественно-политического развития. Соответственно, оценка конфликта не должна иметь претензию открытия абсолютной истины. Но она должна быть адекватной сегодняшнему академическому знанию о конфликтах и этнических обществах, а также политической задаче мирного урегулирования конфликта.
В оценке в той или иной форме должно прозвучать следующее:
Предки современных грузин и абхазов проживали бок о бок на протяжении столетий или тысячелетий таким образом, до того как сформировались представления о современных идеях национального суверенитета. Были периоды, когда они входили в единую феодальную монархию, а грузинская и абхазская аристократия создавала единую правящую касту. В других случаях оба этноса подпадали под влияние третьей силы – или вместе, или по отдельности. Периоды единства в рамках собственного феодального государства или в составе чужих империй, менялись разделением и отчуждением, прерыванием коммуникаций, феодально-клановой враждой с этнической окраской. В результате, к тому времени, когда вошедшая на Кавказ европейская идеология национализма была подведена к субстрату местного этнического самосознания, формула единства грузин от Ильи Чавчавадзе (И.Чавчавадзе – писатель и общественный деятель конца XIX – начала XX вв., ему принадлежит формула “Отечество, Язык, Вера” для самоидентификации грузинской нации) не оказалась равномерно понятной и приемлемой для абхазов.
Какую роль сыграла российская колониальная политика XIX века в грузино-абхазском отчуждении, больше является сферой исторического или социального интереса, чем вопросом строительства современной политики примирения. Необходимо уяснить и учесть одно: если часть тогдашней абхазской аристократии безальтернативно была связана с грузинским миром классовыми или интеллектуальными нитями, то же самое нельзя сказать об остальных представителях этого края. В этнически пестром регионе, где граница пространства проживания абхазского и мегрельского рода всегда колебались, и, соответственно, абхазство или мегрельство той или иной семьи являлось более результатом конкретных обстоятельств, чем чисто этнического происхождения, разыгрывается драма, известная из историй многих стран: основываясь на отличие языков и отличающиеся интерпретации исторических событий отраженных в памяти, сформировалось два национальных проекта. Если мегрельское население полностью осознало себя в единых, грузинских национальных рамках, абхазство стало основой для отличающейся национальной идеи. На фоне революции, на дальнейшее развитие грузино-абхазских отношений возымел влияние и классовый фактор. Для многих абхазов классовый фактор был увязан с национальным; А оба вместе предопределили отчуждение и абхазской аристократии от ее огрузинившейся части и приближение к российскому большевизму .
В результате, еще в 1917-1921 гг., а после и в советский период, политические идеалы грузинского и абхазского этносов – ныне уже современных этнических наций, радикально разошлись друг от друга. Осталось лишь сходство быта и традиций, но этого вовсе не достаточно для политического единства. Поэтому, какие бы не были причины, вызвавшие советские репрессии 30-х гг., или массовую миграцию населения из Западной Грузии в Абхазию, для абхазов это воспринимается в национальном свете и называлось грузинским империализмом. Если будем откровенными, для многих грузин изменение демографического баланса в Абхазии тогда-же являлось национальной задачей. Для поколения наших отцов и дедов это воспринималось как историческая справедливость. Но, разве необходимы большие суждения для того, что все это было бы воспринято в совершенно другом свете в абхазском обществе, носящем собственную национальную идею?
В условиях советской империи этнический национализм был своеобразным – можно сказать, латентным. Он, в первую очередь выражался в формировании этнократов – этнически однородных местных бюрократий и “творческих интеллигенций”. Именно эти слои, как новый правящий класс, выполняли ведущую роль в деле национального связывания – как и средневековая аристократия и духовенство. Стояли ли за этим частные, клановые интересы? Логика максимального привлечения союзных фондов и борьбы за власть? Естественно. Но, по большому счету, грузинские и абхазские этнократии и интеллигенции конкурировали между собой более из-за национальных идеалов, чем по причине материальной корысти. Считаю, что именно это является главной причиной того, что представитель молодежной номенклатуры Комсомола Грузии Сергей Багапш, в конечном итоге, стал солдатом абхазской национальной идеи, а его старший коллега Жиули Шартава – грузинской.
Развал Советского Союза, новые национальные движения лишь политически оформили, вынесли на общенародное обозрение этот длительный националистический спор между грузинской и абхазской элитами. Ничего с ним не смогло поделать и либерально-демократическая составляющая, которая является спутником любого национального движения. Процессы стали развиваться по самому худшему сценарию. Когда противостояние достигает кульминации, стороны никогда не отличаются большой этикой выбора внутренних или внешних союзников. Поэтому и приняла война 1992-93 гг. лицо разгула авантюристов, иностранных агентов и криминалов. Хотя, лицо ни одной войны не было и не будет этичной.
Мы оказались в плену лишь своей правды, не задумались об абхазской правде. В результате, шанс диалога был исключен. Стороны сделали акцент на силу, и это является главной причиной того, что и произошло. Мы проиграли, мы хотим пересмотреть существующие на сегодняшний день результаты. Поэтому за нами и инициатива признания как эгоистических аспектов собственного национализма, так и закономерных признаков чужого национализма. До этого ведь мы поступали совсем наоборот.
Если мой анализ окажется приемлемым для грузинской стороны, тогда не должно быть трудно перейти от оценки конфликта к конкретным предложениям по строительству доверия. Сама эта оценка является шагом к строительству доверия.
Признание легитимности права абхазов на самоопределение
Политическая целесообразность, существующие исследования по конфликтам или анализ грузино-абхазской социальной истории подталкивают нас к констатации того, что никакое значение не имеют блуждания по грузинским корням той или иной абхазской фамилии, также как и наоборот. Формирование этноса, так же как и современной этнической нации является результатом коллективного волеизлияния и искренность этой воли вовсе не зависит то этимологических точностей. Произошло так, что существенная часть населения Абхазии, про которых никто не сможет сказать, что не имеют корней на земле Абхазии, . воспринимает себя частью отдельного, отличающегося от грузин национального единства. Для них Абхазия является единственной родиной. Самовосприятие нацией непременно подталкивает абхазов к требованию политических прав. Это последнее обстоятельство является результатом не злостных проделок какого-нибудь иностранного конспиратора, а логикой национализма, как политического и более того, социального явления. Осуждение национализма ничего не даст – эта идеология остается доминантной парадигмой современного мира, вместе с идеей демократии. Это можно увидеть как в международных политических процессах, так и в суждениях современных историков, социологов или представителей политической науки.
Естественно, национализм не всегда ведет к ксенофобии, ненависти к чужому, и до требования полной независимости той или иной нации. Но, для того, чтобы развеять облик врага в грузино-абхазских отношениях и сделать возможным альтернативу полной независимости Абхазии, мы должны признать логичность любого требования по самоопределению абхазов, легитимность абхазской национальной идеи. Мы не только должны прекратить разговоры о том, что абхазская элита является агентом или марионетом внешней силы, но должны изгнать и из своего сознания это мнение, вводящее нас в заблуждение.
Только лишь после того, как абхазы убедятся, что мы понимаем закономерность их главного, национально-политического стремления, станет возможным добиться от них понимания того, почему является для нас такой болезненной полная независимость Абхазии, полное прерывание грузино-абхазского политического союза.
Какова должна быть наша контр-аргументация? Естественно, указывание на международное право снова актуально, но недостаточно для доверия. Мы должны артикулировать наши глубинные волнения, в которых ценности и идеалы занимают не меньше места, чем материальные, гуманитарные и правовые аргументы. Это будет более понято обществом с теми-же переживаниями, которое из-за апеллирования международными принципами государственной нерушимости становится лишь в защитную позицию и возвращается к историко-мифологическому пространству. Пока они не понимают наш национальный романтизм, до того времени указывание на резолюции ООН или ОБСЕ ими воспринимается как заговор агрессивных, желающих захватить чужие земли грузин. В результате, как за вынужденную альтернативу, абхазы снова цепляются за Россию, что не входит ни в грузинские, ни и абхазские интересы.
Наш дополнительный аргумент является историческим. Более того, вопросом веры. Скрупулезная проверка его объективности также сложна, как и объективности абхазской версии истории. Достаточно увидеть то, что за коллективные ценности и веру люди идут на смерть. Соответственно, этот аргумент не менее значим в грузино-абхазских отношениях, чем нормы международного права и целый каскад конституционно-политических перемен, произошедших у нас в 20-м веке. В двух словах, наш историко-ценностный аргумент состоит в следующем:
Рядовой грузин верит в собственную национальную идею и в этой идее мифологизированное прошлое нации приторочено к определенной территории. В этой территории осмысливается и Абхазия, хотя бы потому, что современный национальный организм мы выводим не только из античного Картли, но и из Эгрис-Лазики. Более того, формирование единой Грузии Багратионов в значительной степени в долгу у царей Абхазии. С участием и с согласия предков абхаз происходило так, что после единения Абхазия иногда было идентичной Грузии понятием, а средневековая грузинская письменность и литература в такой же степени была абхазской как и грузинской. Забыть это, означает забыть Давида (Давид IV Строитель) и Тамару, а грузин этого не сделать не может. Между прочим, эти два имени не могут быть лишены эмоционального заряда и для современного абхаза – в преданиях абхазов, эти двое царей, ассоциированных с золотой эрой, выведены прототипами их царей, “апсхов”.
В результате, исторический абхаз становится предком и современного, коллективного грузина; А историческая Абхазия (включающая Грузию – ред.)- и его родиной. В этом и заключен ключ идентичности и общности исторического пространства грузин и абхазов. Но эти корни и образы нашей современной идентичности не должны приводить нас к выводу, что современные абхазы ошибаются, когда требуют независимости. Это их воля. Вывод только один – для нас абхазы и Абхазия означают больше, чем привлекательность побережья Гагры.
Думаю, если мы поймем искренность абхазской национальной идеи, того же результата должны ожидать и в отношении нашей идеи. Естественно, чудо не произойдет во мгновение ока. Понимание своеобразности самоидентификации грузин не заставит абхазов отказаться от стремления к независимости. Но, если у абхаз ослабнет чувство угрозы, происходящей от грузин, думаю, что начало грузино-абхазского диалога о новом единстве вполне реально.
Война была ошибкой
Для того, чтобы в сознании абхаза разрушить образ грузинского врага, мы однозначно должны осудить начатую в августе 1992 года тогдашними властями Грузии военную операцию на территории Абхазии. Это было более чем преступление – это было ошибкой. Никакой криминогенной обстановкой или провокациями нельзя оправдать вхождение грузинских танков в Сухуми. Если бы мы тогда же задумались об этнических и исторических основах этого конфликта, может и не попались бы на амбиции, на иллюзию объединения расколотого на две части грузинского общества путем создания вражеского образа из абхаз или на провокации российских генералов. Тогда и грузины Абхазии не были бы вынуждены или брать в руки оружие, или же заслужить ярлык предателя “грузинского дела”. Никто не сможет сказать, что с абхазской стороны не было примеров той же непоколебимости, одностороннего отношения к событиям. Но, сейчас нам необходимо ответить на наши ошибки, чтобы приблизить время взаимного прощения и сближения.
После того, как произошла эскалация насилия и тысячи человек оказались в окружении т.н. экологии войны, стороны естественным образом сфокусировались на собственной правде и на взаимодемонизации. На определенный период диалог о совместном прошлом и будущем стал невозможен. Между сторонами вращалось одно чувство – месть. А на этом фоне, если кто и находил какую-нибудь пользу, это были криминальный мир и российские реваншистские круги.
Можно спорить о том, что бы произошло, если бы не август 1992 года. Смогли бы ли грузины и абхазы найти общий язык, или пламя войны возникло бы в самом Сухуми, между абхазской и грузинской фракциями местного Верховного совета. Но и такие рассуждения не являются существенными для будущего, если в этом будущем главным является урегулирование конфликта. Одного не избежать, нашу ответственность мы должны искать и развивавшихся накануне войны событиях в абхазском парламенте и сухумском университете. Тогдашние легитимные требования грузинской стороны были раздавлены эгоизмом, неспособностью слушать, а также, может быть и меркантильными интересами.
Но, это другая тема. Для построения мира первейшим является то, что нужно сказать: власти Шеварднадзе ответственны не только перед грузинским, но и абхазским сообществом за пролитую кровь.
Даже разговоры о применении силы ошибка
Если будем искренны в признании абхаз своими согражданами и уясним, что этот этнос является единым в своей вере и выборе, тогда разговоры с ними угрозами не только контрпродуктивны, но и неэтичны. Это не означает, что дается согласие на независимость Абхазии. Это также не означает, что если в Абхазии будут иметь место массовые репрессии, мы же, остальная Грузия добьемся консолидации демократии, за событиями должны следить пассивно. Сказанное подразумевает две вещи: первое то, что военное строительство в Грузии само за себя говорит и вовсе не нужно подчеркивать, что у страны есть возможности защищать свои интересы. В то же время, заботе о примирении никогда не будут способствовать разглагольствования о том, что существует и немирный, альтернативный метод объединения. И второе: можно думать о легитимных путях защиты прав собственных граждан в экстремальных условиях, но у нас нет права насильственным путем свергать избранного и поддержанного абхазами лидера. Единственным путем примирения, объединения являются переговоры с этим лидером. Если это не получается, тогда мы должны позаботиться о диалоге с самим абхазским обществом, о переубеждении его лидера таким путем или о поиске новых лидеров.
Если верим, что в Абхазии Россия желает не миротворчества, а удовлетворения собственных геополитических взглядов и амбиций, тогда мы должны понимать, что разговоры угрозами с абхазами льют воду на мельницу именно северного соседа.
Власти Грузии должны заявить, что военные или полицейские силы страны в отношении к абхазам могут быть оснащены лишь одной миссией: они попытаются предотвратить массовые репрессии, если таковые когда-нибудь будут иметь место. Что касается вопросов возвращения десятками тысяч насильственно перемещенных лиц и статуса, эти вопросы должны решаться лишь путем переговоров.
Мы любим говорить, что если переговоры войдут в тупик, применение силы будет неизбежным. Но, что означает “переговоры войдут в тупик”? Если в этом подразумевается безусловный отказ абхазской стороны на любые переговоры, полное игнорирование основных требований грузинского и негрузинского насильственно перемещенного населения, тогда еще понятны разговоры о необходимости гуманитарного вмешательства. Но, насколько мне известно, абхазская сторона выступает “за” переговоры. Она осознает, что интересы насильственно перемещенных лиц также необходимо учитывать. У нее отличаются лишь цели, так же как и формы предусматривания интересов перемещенного населения. Пока это так, мы должны говорить лишь о мирных формах урегулирования конфликта и их безальтернативности. Я верю, что в комплексе с другими политическими или экономическими вопросами вполне можно решить и вопрос гуманитарной, имущественной или моральной реабилитации пострадавших от войны людей.
А, если нет, то мы продолжим смотреть друг на друга из ружейных прицелов. В таком случае, построения доверия, являющегося предпосылкой решения конфликта, не произойдет.
Конкретные политические и структурные шаги для переходного периода
Вышеупомянутые оценочные, концептуальные или моральные шаги должны сопровождаться предложениями, нацеленными на совместное проживание до окончательного решения конфликта и урегулирования отношений. Если они будут осуществлены, для чего, само собой, необходимо сделать и вышеупомянутые шаги для построения доверия, тогда станет возможным и обсуждение модели или моделей полномасштабного урегулирования. То есть, мы должны подумать о тех переходных структурах и правилах, которые определят грузино-абхазские отношения до сформирования единого государства.
Еще одной целью этих переходных структур и правил должно быть ослабление субъективного, самоцельного влияния иностранного государства над участниками конфликта, их волей. Если мы договоримся сегодня, в условиях существования конфликта, о двустороннем формате сотрудничества, для недоброжелателей трудно будет помешать углублению сотрудничества.
1. Мы должны предложить абхазам альтернативу российских паспортов. Паспорт для них является не только возможностью получить работу в России, но и неизбежным условием связи с остальным миром. Получение грузинского паспорта для рядового абхаза сегодня равносильно предательству. Выходом является специальный международный документ, который временно заменит национальный паспорт и предоставит абхазам возможность лучше ознакомиться с миром, оценить достижения международной цивилизации, от первоисточников узнавать о перспективах европейской интеграции и увидеть альтернативу России, как “покровителя”. Само по себе, это единственный путь к пониманию того, что грузино-абхазская интеграция может быть двусторонне выгодной, так как это является мостом, приближающим Европу. а приближение к Европе это наилучший гарант того, что в будущем мы грузины не станем применять свое сравнительное численное превосходство для искоренения абхазской идентичности.
Создание таких документов для международного перемещения и их раздача требует согласия со стороны соответствующих международных организаций. Но, если согласие будет достигнуто между сторонами конфликта, остальное уже технические вопросы.
2. Мы должны предложить абхазам полноценное экономическое сотрудничество. Это подразумевает торговлю, восстановление коммуникаций, банковские отношения и т.д. Об этом уже ведутся разговоры со стороны официальных структур. Но, тут главное не то, какую конкретную материальную пользу предложат власти Грузии населению Абхазии с того или иного экономического проекта. Существенным является легальный статус и менеджмент этих проектов. В другом случае, предложение экономических привилегий со стороны абхазов воспринимается как предложение продать собственную позицию и не принесет результата.
Из-за понятных причин мы не можем признать независимость Абхазии и соответственно, наши экономические отношения не могут быть похожи на межгосударственные связи. Пока переговоры о статусе сдвинуться с мертвой точки, мы должны подумать о переходных, смешанных грузино-абхазских менеджерских и принимающих решения структурах. Это может быть специализированный грузино-абхазский совет, у которого будет дискретное право на независимое принятие решений по тем вопросам, которые равномерно касаются экономического благосостояния грузин и абхаз.
3. Самый ощутимый и болезненный вопрос касается прав перемещенного населения. Мы должны произвести максимальную деполитизацию этого вопроса. В частности, имущественная и правовая реабилитация перемещенного населения не должна восприниматься как возможность изменения демографического баланса в Абхазии по политическим мотивам. Мы не должны заявлять, что экономическое сотрудничество не будет осуществляться ни в одном направлении, пока насильственно перемещенные лица не возвратятся не довоенные места проживания. Такие заявления ранее не имели результата. Думаю, если лед доверия начнет таять, чему, между прочим способствовало бы и легализация экономического сотрудничества, правовая реабилитация перемещенного населения приобрела бы больше реальных контуров. Но в то же время, сразу должны потребовать от другой стороны уважения норм международного права и соответственно, признания того, что абхазские де-факто власти уважают жизненные интересы насильственно перемещенного населения и берут на себя свою долю ответственности за их осуществление.
Вопрос о перемещенных лицах должен быть причислен к ряду правовых и гуманитарных вопросов и для их решения также нужно создать паритетный орган. Тут речь идет не о комиссии, у которой не будет механизмов осуществления решений. С одной стороны, необходима работа комиссийного типа, которая установит правовые параметры решения вопроса о перемещенных лицах. С другой стороны, должен существовать механизм импллементации решений, специальный орган. Этот орган может получить статус смешанного, грузино-абхазского агентства, с соответствующим финансированием и исполнительными рычагами. Не исключено, чтобы ему подчинялось и силовое подразделение.
Одна существенная проблема, когда речь идет о защите интересов перемещенного населения, это их будущий статус, и к тому же, вопрос их безопасности. Проблема безопасности не может быть решена в короткие сроки и в полной мере. Но, если мы договоримся о вышеупомянутом агентстве, прогресс может быть быстрым и в вопросе безопасности. Что касается статуса, как известно, абхазская сторона требует от возвратившихся насильственно перемещенных лиц признания лояльности к сухумским властям и согласия на получение гражданства Абхазии. До сегодняшнего дня это условие было неприемлемо как для властей Грузии, так и для большинства перемещенных лиц.
Тут тоже необходим компромисс: пока стороны дойдут до окончательного урегулирования конфликта, можем подумать о следующих требованиях:
а) Тем насильственно перемещенным лицам, которые отказываются получать гражданство Абхазии, должно быть гарантировано право на осуществление собственной идентичности. На начальном этапе это должно подразумевать гарантирование гражданских и политических свобод, в частности, возможность получения грузинского образования в Абхазии и создания национальной общины, в то же время, право на сохранение гражданства Грузии. Постепенно, абхазская сторона должна обеспечить и доступ к правосудию на грузинском языке, и именно это должно быть принципиальным требованием грузинской стороны.
б) Тем, кто не желает получения гражданства Абхазии и ожидает окончательного решения проблемы, также должна быть предоставлена возможность возвращения на постоянное место проживания. Естественно, что такой человек будет обязан починяться фактически действующим в Абхазии законам, но, это не означает присягу верности абхазской конституции или чего-нибудь подобного. Легальный статус такого лица должен уравнен статусу жителя, не имеющего гражданство. Он также должен быть обеспечен всеми основными гражданскими правами. Отличие заключается лишь в невозможности участия в местных выборах.
Но все это, скорее растянется и будет осуществлено этой или другой форме лишь после достижения определенного прогресса в построении доверия. Но, на сегодняшний день более важно разработать предложения о сотрудничестве по вопросам статуса и безопасности проживающих в Гальском районе людей. Мы должны беседовать о моделях смешанной администрации и смешанного правоохранения. До окончательного урегулирования конфликта в Гали речь не должна идти как о абсолютной грузинской суверенности, так и абсолютной суверенности Сухуми. тут должна существовать переходная двусторонняя администрация или администрация с международным измерением и демилитаризованная зона. Временной мерой можно представить следующее: в Гали работает руководитель администрации, назначенный из Сухуми. Параллельно, согласно двусторонним или многосторонним соглашениям, а не по абхазской конституции, функционирует местный представительный совет, который будет осуществлять реальное самоуправление.
4. Еще одним болезненным вопросом является расследование преступлений военного времени и ответственность преступников. Этот вопрос постоянно выдвигают абхазы. В то же время, и грузинская сторона обладает множеством примеров совершения военных преступлений с абхазской стороны. Необходимо создать специальную международную комиссию, которая изучит каждый вопрос по отдельности. Она будет учитывать как международное право, так и этническую, ужасную военную экологию существенно гражданской войны, из-за которой многие люди потеряли человеческое лицо. Никто не сможет потребовать прощения всех преступников, особенно от близких жертв. Но, эта комиссия должна быть более установителем истины, и огласителем, чем карательным органом. стороны должны договорится об установлении строгого наказания за преступление, совершенное против мирного населения намеренно, вполне осознанно, когда исключается состояние аффекта или вызванная военными действиями случайная жертва.
Урегулирование конфликта не означает стопроцентного восстановления справедливости. Мы должны добиться внутреннего очищения – искреннего признания и осуждения всего содеянного. А преследование каждого отдельного преступника, когда за спиной преступления стоят массовые патриотические лозунги, нереально. Не случайно, что во многих странах с целью примирения и урегулирования этнических, религиозных или расовых конфликтов, происходит амнистия уголовных преступников, если за преступлением стоит политический мотив. Существенно, определенным примером этого является и процесс примирения участников нашей гражданской войны.
Грузино-абхазский конфликт был трагедией, как для абхазской, малочисленной нации, так и для всей Грузии. Трагедию мы воспринимаем, в основном, в потере территории. А трагизм в том, что идущий от тоталитаризма по пути достойного, демократического существования наша нация не смогла найти внутреннюю силу для вовлечения в рамки мирного урегулирования этого конфликта и потом его решения.
Мы и на самом деле наказаны. Но не только и не столько за искреннее желание добиться независимости от российской империи, а за наше же тщеславие. Если хотим, чтобы в будущем такое не повторялось, и чтобы не оказаться перед худшей трагедией как национальной, так и личностной, выход в грузино-абхазском федерализме.
Свое право на это абхазы доказали своей этнической историей и если другое для них неприемлемо, мы должны на это согласиться. Это вовсе не означает распространения всей этой модели на всю Грузию. Это лишь уникальный, оптимальный выход из грузино-абхазского конфликта. У абхаза нет другой родины. У них и у нас одна родина. Но, раз он желает своей легитимной части суверенитета, что также проистекает из его исторического наследия, как и желания грузин проистекают из нашей истории, мы должны согласиться на это. Сегодня, на самом деле абхазы не хотят и федерализма. Но, на большее грузинская сторона не способна. Если доверие восстановится, думаю, этот компромисс примут обе стороны.
